ili Укушенный мальчик и его свита
Караваджо из названия выставки можно смело вычеркнуть, если бы не две его картины, из которых только одна оригинал – «Мальчик, укушенный ящерицей». Она центр всей экспозиции и источник притяжения, вокруг нее столпотворение, как в Лувре возле Джоконды, к ней в итоге приходят все, кто выстоял двухчасовую очередь на морозе. И зря – первая мысль. Всего лишь одно-единственное полотно, причём не самое большое. И всё же по "Мальчику" можно "воочию" убедиться, что Караваджо не превзойдён. Фирменная игра светотени, когда фигура будто выступает из мрака, выхваченная лучами света, даже у последователей не такая яркая, хотя и явная, особенно у фламандцев. Это хорошо видно на фоне других «учеников», которые учились "погребному свету" исключительно по картинам Караваджо. Но даже не этот особенный свет в «Мальчике» главное.
Сам образ, как это часто бывает с караваджевскими произведениями (вспомним выставку Караваджо в 2011 г. в том же Пушкинском) необычен и даже скандален. Женоподобный юноша корчит гримасу боли от укуса ящерицы, притаившейся в эффектном букете цветов. Это и не портрет, и не натюрморт, и не мифологическая сцена. Что же это такое? Интерпретаций много: по одной из версий считается, что перед нами аллегория любовной боли. Но это всего лишь версия, одна из множества. Кстати, 
картина уже при жизни Караваджо пользовалась бешеным успехом среди покровителей художника, и ему пришлось сделать копию, переехавшую потом в лондонскую Национальную галерею. Хорошо бы при случае увидеть эту копию и сравнить её с оригиналом - что лучше?
«Мальчика» в Москве сопровождают полотна как итальянских, так и французских, голландских и испанских мастеров, которые более или менее восприняли манеру и открытия Караваджо, особенно его натурализм и внимание к действию, моменту, ну, и конечно, к игре светотени. Тот же Гвидо Рени, мастер болонской школы. Его «Мадонна с младенцем и маленьким Иоанном Крестителем» 1640 года хороша сама по себе, хотя не имеет к караваджизму прямого отношения: написана в академической, спокойной манере и светлыми красками. Но в ранние годы Рени, как известно, испытывал влияние Караваджо, так что формально он имеет право считаться заявленным в названии выставки «последователем».
По части натурализма всех последователей превзошёл испанец Хусепе де Рибера (художник – открытие для меня). Резкая, страстная живопись! Рибера воспринимал окружающую жизнь драматически, писал бедных и называл их именами философов и древних мудрецов. На выставке – впервые в России – представлена серия «Апостолов» из пяти полотен кисти этого мастера – святые Фома, Варфоломей, Павел, Филипп, Иуда Фаддей. Каждый с предметом, которым был убит. Бросился в глаза Варфоломей: лысый череп, нож в руке и острый же, как нож взгляд, пугающий и жёсткий. И еще Иуда – 
единственный повернувшийся профилем к залу. Созданная в первой половине 1610-х годов, серия считается новым словом в искусстве того времени: нейтральный фон полотен подчеркивает мощь и внутреннюю силу монументальных фигур.
Даже не верится, что Риберу забыли на сотни лет. До тех пор, пока молодой итальянский искусствовед Роберто Лонги заново не открыл его миру. Да что там Рибера – даже имя Караваджо всплыло только в XX веке, когда всё тот же Лонги написал о нём большое исследование. Кстати, это из его коллекции выставлена львиная доля картин на выставке. Пятьдесят работ, если быть точной. И это первый случай, когда коллекция стала общедоступной. Публично она не выставляется, хранится во Флоренции на вилле, принадлежавшей собирателю. Работать с ней по специальной заявке могут только искусствоведы. Выставки – большая редкость, и наша в Москве – не исключение. Так что по размышлении зрелом, не зря мы мёрзли два часа в очереди за искусством.
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
